Каждое письмо начинается с описания погоды. Такова японская традиция.
Каждый день концерта начинается с определения погоды. Такова традиция тех, среди которых есть Человек Дождя.
И вопреки - в шесть утра светило яркое солнце. Очень сложно описать промежуток от пробуждения до конечной точки маршрута - вот здесь за окном еще предутренняя темнота, а вот здесь уже приходится надевать солнцезащитные очки.
В шесть-двадцать номер в очереди тысяча сорок девятый. Это кажется сюррелиазмом, и мозг тщательно пытается подобрать этому объяснение, вспомнить хоть одно имя творца, который бы созидал в таком стиле.
Впрочем, тут все как обычно - огромная территория, залитая солнечным светом, постепенно наполняется людьми в черном.
Тысяча триста... Тысяча семьсот... Две тысячи сто...
И это все те, для кого день начался с солнцем. А сколько их еще придет позже...
Но как и положено традиции, к середине дня небо над территорией затянуло черными тучами, спрятав яркое солнце, а температура неумолимо поползла вниз.
Вот и не верь после этого.

День, в течении которого ожидание должно быть невыносимым, острым. День, в течении которого нервы похожи на оголенные провода. Вот ты здесь, ты вроде понимаешь, что еще чуть-чуть и свершится, случится что-то особенное. И вроде как мозгом понимаешь, что все эти палатки, разные активности, разные люди - все это соединено единым 愚鈍の桜。
И вот честно, за все шесть предыдущих раз - начиная от Будокана, заканчивая стендингом в Макухари - ни разу не было такого, чтобы расслабленность сменялась острым напряжением. Пока ты извне, как-то смеется, улыбается, дышится. А потом, как по щелчку, как тумблером, и уносит куда-то в себя. И окружающий шум становится тишиной. Казалось бы, ну чего нервничать, все уже предопределено, все уже не первый раз, и многое уже привычно настолько, что впору делиться опытом. Но невозможно... Так и стоишь, как девчонка-подросток, и с каким-то диким трепетом, как перед первым свиданием, только и думаешь - понравишься ли, не запорешь ли, нормально ли выглядишь, если на то пошло. И никаких других эмоций в радиусе адекватности просто не обнаружено.

***
Ну казалось бы, о-ками-сама, ну чем еще можно удивить человека, который шесть раз видел концерты любимого коллектива на совершенно разных площадках и в совершенно разных состояниях? Ну казалось бы, ну все те же, все о том же... Ну эмоции, да; ну любимые песни, пусть и старые, самые первые. Ну казалось бы...

Пять сантиметров в секунду - скорость, с которой падают лепестки сакуры. Пять сантиметров в секунду... И сердце пропускает удар ровно в тот момент, когда с потолка начинает осыпаться сакура. Этой розовой нежности невозможно много, настолько много, что слезы вскипают на глазах сами по себе. И как такое может быть? Ведь те, кто обычно заставляет плакать, даже на сцену еще вышли.. И ты стоишь и смотришь на эти падающие лепестки, которые укрывают собой все, стоишь, не дышишь и плачешь.
А потом...
Белое... Что еще так может гармонично вписаться, какой цвет был бы еще более идеальным для всего того концепта, который задумывался для пятнадцатилетия. Белая форма, белая военная форма, пусть и прошедшая пост-обработку. Белая военная форма воздушно-морских сил Японии.
И взгляд суетливо мечется от одного к другому, пытаясь не столько рассмотреть, сколько запомнить, осознать, наконец-то пропустить все через себя и отпустить всю ту нервозность, которая острым током блуждала по венам. Вот оно - то, ради чего...

Песни, которые в плеере звучат совершенно другим голосом, хотя бы затем, что носитель этого голоса вырос, позврослел, стал опытнее, стал более умелым. Музыка, которая кажется совершенно другой, переигранной, но при этом не чуждой, не отталкивающей, узнаваемой. Одна за другой, без передышек, без права на отдых. О, эти парни знают, что такое зажечь целый зал, раскачать и позволить этому безумию сотрясать воздух, сотрясать землю.
От них невозможно не заразиться. Сразу становишься этаким Юлием Цезарем - и смотришь, и наблюдаешь, и запоминаешь, еще и хэнбендишь вместе со всей толпой. Останется потом только удивляться, как вообще получается настолько все совмещать.

Что там у нас дальше? Ах, да, вы же знаете, что есть песни, которые последний раз игрались в 2005 году? Ну вот, послушайте их еще раз, двенадцать лет спустя. Ну как? Не жалеете, что вы сегодня здесь?
Вам недостаточно горячо? Ловите изысканные пируэты от главного мастера по соблазнениям на сцене Йойоги. Сладко? Очень сладко. А вишенкой на торте - массовые беспорядки, что ж это, зря что ли такая толпа пропадает? Когда еще бунтовать, как не во время молодости, даром, что эта самая бунтарская молодость у некоторых была пятнадцать лет назад. В такой день можно и отмотать на эти года, вернуться в маленький клуб на NakaMeguro, и выступить для все тех же 18 человек, только уже с приставкой в тысячи. А еще не забудьте встать на колени и собрать лепестки с пола своими волосами. Всех в отрыв, все в отрыв, без права на расслабление. Полная капитуляция. Вы готовы дети? - Да, капитан!

Время неумолимо. Время бежит еще быстрее, чем осыпается сакура. И когда на сцене гаснет свет, приходит время для того, чтобы перевести дух. Где-то здесь, на секундочку становится грустно - это неизбежно, за анкором придет финал, и снова придется попрощаться на неопределенное время. И в эти пятнадцать минут ты как-будто скучаешь наперед, заранее, чтобы потом было не так тоскливо. Ну и вместе с тем срываешь глотку на излюбленном "an-ko-re", тем самым жаждя снова и снова увидеть богов бунта на сцене, подтверждая это, расписываясь в этом...ну почти кровью, голосом. Невозможно продать душу в седьмой раз тем, кому она была продана еще в первый концерт. Но почему-то кажется, что сейчас это именно то, что ты делаешь, вместе с тем отдаешь, и ровно столько же (если не больше) получаешь.

А плакать приходится еще не раз. Хотя бы затем, что когда со сцены - внезапно - на припеве звучат пять слаженных, чистых, сильных голосов, в унисон - в слезы срывает как-то само собой. От осознания, что это не основной вокал и четыре бэка, от осознание, что они поют, поют все пятеро, по коже тут же врассыпную разбегаются стада муравьев. Да даже в самом ярком сне такого привидеться не могло. И этот хор голосов гипнотизирует так, что оторваться просто невозможно. Стоишь, слушаешь, смотришь, и дышишь...или не дышишь.

Пять сантиметров в секунду - именно с такой скоростью осыпаются сакуры. И эти лепестки летят в ладони второй раз, вот где-то здесь просто раздирая в клочья. От громкого хлопка пушек только вздрагиваешь, и жадно ловишь серебристые ленты, и смотришь, смотришь, смотришь и...ревешь. А потом ловишь взгляд одного, второго, третьего...пятого - и понимаешь, что все, что тут произошло, оно было не зря. Сложно описать словами все, что тогда чувствовалось; сложно объяснить, как хотелось броситься на помощь, когда у твоего главного солнышка от эмоций ноги подкашивались; сложно объяснить, как разрывалось сердце на тысячи и тысячи лепесточков сакуры, пока они - все, пятеро - говорили; пока благодарили и успокаивались. А потом... восемнадцать тысяч человек просто взяли друг друга за руки. И они, те, кто объеденил, собрал под одной крышей, снова и снова, как и делали это все пятнадцать лет, без перерыва, отдав всех себя. Просто здесь и сейчас. Их улыбки и их слезы стали отражением наших улыбок и наших слез.

Осознание, что все закончилось, накрывает грустью, предательские слезы все продолжают катиться и катиться. Когда эти два с половиной часа успели закончиться? Зачем? Как можно просто отпустить и просто проводить взглядом? И благодарность, это бесконечное спасибо, за очередную сказку, за очередную самую что ни на есть реальность, пульсирует в теле, отбивает ритм в сердце, охватывая и укрывая теплом, как плюшевым пледом. И лепестки сакуры, рассыпанные по полу остаются самыми яркими свидетелями того, что все это не сон.

А потом...гаснет свет, загорается экран...и только и успеваешь,что судорожно набрать в грудь побольше воздуха...и...

また夏に会いましょう！
We will see you soon!
Увидимся в августе!
Таймер на обратный отсчет.

Черное ночное небо Токио ласково окутывает, освещает путь звездами, дополняя узорность уличными фонарями; прохладный воздух не отрезвляет, но освежает. Только где-то здесь и сейчас, пребывая в моменте, и мысленно проживая два с половиной часа снова и снова, понимаешь, что все уже свершилось, и что ты неизменно был частью этого.

Наверно, это любовь!