Сумерки

[DeepGround]

…Смеркалось… Молодое и новостроенное село начинало дремать под покровом спокойствия. Редко где-нибудь тявкнет молодая шавка на шорох падающих листьев, да в ответ осудительно фыркнет кавказец, откровенно скучающий в огромном железном и не совсем уютном вольере. Свет в пластиковых окнах кажется каким-то неестественным, не пугающим, но вместе с тем и не спасительным. Можно гулять по улице, не опасаясь подстерегающей тебя опасности, но с тем же, почему-то жуткий страх пробегает по спине, от шейных позвонков до копчика. Он напоминает о себе легким покалыванием и моросящим ознобом. В такой момент хочется раствориться в воздухе, и вот так, невидимкой, доплыть до дома и зайти, как ни в чем не бывало. Смеркалось…
Темнота с каждой минутой, а то и полуминутой опускалась все ниже и ниже, вместе с тем, сгущаясь и обволакивая черным покрывалом не только дома, деревья, заборы и скучающих пугливых собак, а и тебя, гуляющую по сонным улицам. Где-то в лесу, что стоял вокруг села непроходимой стеной и растянулся на добрую сотню километров, завыли волки, которых тут отродясь не было. Откуда они взялись? И кого они зовут? Может меня?
Я иду по каменной дороге. Лес в 15 минутах ходьбы, манит черными верхушками и серебристыми, от, вынырнувшей из небытия неба, луны лапами. Лес хвойный и этот запах расточается на многие метры вокруг. Впереди, перед глазами раскинулось поле, разделенное лесополосами во избежание коррозии почвы. Последняя улица, каменные дома и тепло, дышащее на тебя. Оно преподносит ощущение крови, жертвы, и оно так близко, что от страстного желания получить свою сегодняшнюю добычу сводит буквально все тело. В лесу вновь завыли волки.
В некоторых домах в преддверии какой-то напасти, (а чего еще ждать, если вдруг в лесу и волки воют) потух свет, и окна зияли пугающей чернотой. Я улыбнулась, правда немного криво, поэтому со стороны смотрелось, как оскал, но он был живым, а не наигранным, настоящим, звериным.
С поля повеял легкий ночной ветер, окутывая тело приятной прохладой. Свет в окнах постепенно угасал, и село погрузилось в сонно-дремотное состояние. Я иду дальше. Пожалуй, не стоит сейчас возвращаться домой, пока родные не спят, потом многое объяснять придется: что да как…
Тело вновь свело судорогой, звучно заурчал желудок, требуя сытного ужина. Естественно, будет урчать, с утра ничего не ела. А диетическая гречка и вовсе не принесла пользы. Хотелось мяса… И побольше…
Ветер с поля усилился, и вдали вновь завыли они. Да, теперь уже сомнения отпали сами собой – они пришли за мной. Нет! Надо идти домой, пока родные не спят, а потом незаметно выскользнуть и не возвращаться, пока не запоют противные петухи.
Дома тихо. Голубизной мелькает экран телевизора и приглушенно рычит динамик знакомым голосом. Как же, опять «Окна» с Нагиевым… Неважно… Прохожу в комнату. Вдруг тишину разрывает звонок мобильного.
- Что делаешь?
- Сплю.
- А. Хи-хи. Спокойной ночи.
Не перезваниваю – нет желания. Ужасно сводит желудок. Иду на кухню, беру хлеб, чтобы хоть как-то приглушить это ушлое урчание. Не помогает… хочется мяса.
- У-у-у… - из горла вырывается просящий хрип, который прячешь за кашлем. Зачем пугать родных.
Телевизор не замолкает. Похоже, у бабули бессонница, что явно не играет на лапу, тьфу, на руку. Ужасный голод! Надо включить музыку. Нет! В голове «Зверь», хотя…
… А теперь поверь мне – зверь этот я…
… Позволь я коснусь тебя, войдет в кровь звериный яд…
Хожу, напеваю. Бабушка цыкнула, бессознательно призывая к тишине. Хочется есть. Голод сводит на нет все трезвые и сильные мысли. Надо идти, но бессонница бабули не пускает. Говорю ей, что иду спать, может, сработает. Ложусь, чувствую, что проваливаюсь в сон, но голод не отпускает.
… Позволь тебя коснуться или убей…
Блин, похоже я еще и на песню подсела. Чтобы еще попеть? Если усну – останусь без ужина. Еще сутки… Хочу мяса!!!
Вдруг телевизор тухнет, бабушка возмущается. Оказывается, отключили свет. Ободряюще светит луна – пора. Дом погружается в сон…

… Выхожу на улицу, мягко и неслышно ступая по влажной земле. Нюх улавливает все до мельчайших подробностей. Недоверчиво косится пес, приглядываясь, пытаясь понять сию оказию: вроде я, вроде и не я. Потом глупо и недоверчиво срывается на лай, пытаясь достать, но толстая цепь держит сорванца крепко. Решительно цыкаю на него, и тот, почему-то, скуля, уползает в будку. Улыбаюсь, глупый щенок. Ничего я ему не сделаю – люблю. Потешный он.
Иду дальше. Желудок снова напоминает о себе. Урчит как новорожденный волчонок возле мамки. Калитка закрыта, а рядом двухметровый забор. Беру разгон… Свобода! В лесу воют волки – они зовут меня.
В ногах – легкость, в голове – ясность. Но противный желудок, в который раз напоминает о себе. Жажда поживы уносит далеко вперед. Сперва мысленно, вслед за этим спешат ноги. Не останавливаюсь, некогда. Родная стая воет, не переставая. Дорога мелькает влажными от ночной росы камнями, впереди дышит свежестью лес. Он так близок, что я несусь, не чувствуя собственного тела. Кажется, что вот-вот сольюсь с огромной частью природы, стану с ней единым целым.
Лесные тропинки манят, зовут. Осторожно ступаю по ним, прислушиваясь к малейшему шороху, принюхиваясь к запахам. Мимо метнулся заяц, издавая дотошный крик, слышимый только звериному уху. Не обращаю внимания, сегодня ждет более крупная добыча, хотя и его живой дух, дух крови невольно привлекает внимание, и желудок, временно молчавший, начинает бунтовать, осуждая сие равнодушие. В голове зреет решение догнать мелкого наглеца и подкрепиться. Впереди завыла стая, призывая присоединиться.
Иду дальше. Они стоят немного вполоборота, но желтый свет, излучаемый их глазами, виден более, чем четко. Дыхание сизоватым дымком поднимается в небо, к луне. Подхожу ближе… Как они примут меня? Дружелюбно? Враждебно? Вернусь ли я сегодня домой? Не лучше ли было в одиночку погнаться за зайчишкой и получить хоть какую-то подпитку. Почему-то перед глазами вызревает картинка, как чужая волчья стая разрывает меня на части, и бабуля не поймет, куда я делась, и почему уже никогда не вернусь.
Один из стаи подходит ближе – вожак. Молодой, стройный, симпатичный. Подставляю шею, как знак покорности, но идея удариться в одиночество не отпускает. Он дает добро, знакомлюсь с остальными. Но все же они волки, настоящие, с рождения. А я нет! Я не могу быть с ними. Понимаю, что опять хочу стать собой; чувствую, что мое желание претворяется в жизнь. Пугаюсь. Если волки увидят человека, домой я точно не попаду. Желание, как инстинкт самосохранения, возвращает мне волчье обличие. Спасена, но дикая дрожь пронзает тело, пока идет охота. Дичь была более чем крупной, но голод почему-то не удаляется; мысли заполнены только одним: бежать, но прервать трапезу не имею права по волчьим законам. Волки расходятся на отдых, все же держась вместе. Отхожу, и понимаю, что вот-вот запоют петухи, и вернуть свое обличье будет немного сложно.
Волчья стая меня не держит, будто знает обо всем, что должно сейчас произойти. Медленно прощаюсь и иду по лесной тропе в сторону сонного села. Спустя двадцать шагов срываюсь на бег и без устали, мощно несусь к дому. Первый петух! Тело разрывает резкая боль от натянувшихся мышц, но стремление успеть сильнее. Второй петух! И понимаешь, что судорога, которая сводила желудок ничего против этой, новой от желания стать вновь собой. Впереди замаячил спасительный поворот, короткая дорога к дому. Всего пару прыжков… Третий петух! Замираю в полете через забор и понимаю, что все, опоздала. Неужели придется провести день в волчьем обличии?
Из будки выскакивает пес. Он рычит и пятится, не решается залаять, но глаза его полны испуга. Пытаюсь улыбнуться, но он не признает меня. Все тало охватывает желание стать собой…
Вдруг пес меняет свое поведение, прыгает, скулит и ласкается. К сознанию доходит – я могу менять обличие в зависимости от своего желания. Я не простой оборотень, я человек новой эпохи, я девушка-волчица, и это зависит только от того, кем я хочу быть. Я избранная…

… Прошло два дня. Пришлось уезжать в тесный и скучный город, где за лес будет заброшенный и загаженный парк с очень большим народопребыванием. Даже не поохотишься как следует. Внизу речка и пляж. Но там тоже очень много людей. Брр. Встречаться с ними равно каторге. Их глаза колючие и мертвые, безразличные. Им чужды чувства и переживания. Гуляю между деревьев, стараюсь не привлекать к себе внимание. Но живой взгляд непременно заставляет содрогаться встречных. Они просто гуляют – я на охоте. Вспомнилось село и напоминающее заурчал желудок. Что опять мяса? Острый нюх улавливает не менее острый запах. Лошади! Ло-ша-ди! Нет, если я брошусь на конину, то…Во-первых, никто не поймет откуда волки, еще за бешенную собаку примут, не годится такой комплимент. Я не собака… Я волк! Избранная! Во-вторых, не удастся скрыться. Парк, не лес – места мало, не развернешься.
Вдали запахло шашлыком. Фу! Какое кощунство есть мясо жареным… Никакого вкуса! Эти мелкие людишки вечно все испоганят. Иду дальше, гуляю…
Охочусь… Но превращаться в волка все же не стоит, город как никак. А значит, охота чисто символическая, придется тратить деньги на мясо в магазине. Иду осторожно, наслаждаюсь природой. Хотя, разве это природа? Жалкая пародия на лес, никакой свободы для личности. Скучно… Смотрю вперед, наблюдаю за людьми. Вдруг прищуриваю глаза и ехидно улыбаюсь.
По аллее идут парень с девушкой. Мой бывший с бывшей. В смысле, мой бывший парень с моей подругой. Но и подругой ее назвать нельзя, так «шавка безродная». Блондинистое 90-60-90, ноги от ушей и полное отсутствие мозгов, интеллекта и души. Кукла, фарфоровая, с измазанным донельзя личиком. Смотрю на ее ярко-алые губы, синие тени и до смеху длинно-торчащие ресницы. Туши небось с килограмм… Нападает приступ брезгливости.
Он замечает меня и трусливо прячет глаза, давится, только что подкуренной, сигаретой, пытается скрыться подальше. Это вызывает у меня приступ колоссального смеха. Мобильный взрывается мелодией «Я Свободен». Раскидываю руки и смеюсь, смеюсь, смеюсь. Она поднимает гордо голову и проходит, поджав губки, да с дикой брезгливостью к моей персоне плотнее прижимается к дрожащему мужскому телу благоверного.
Перестаю смеяться, иду на перерез. Подхожу, гордо, властно. Чувствую его небритую щеку под тыльной стороной ладони. Блондинистое существо пытается что-то тявкнуть. Закрываю рот одним молниеносным взглядом и возвращаюсь к перворожденной цели. Он стоит и трясется, молчит. Правильно!
- Вернись, солнце… На кой тебе эта шавка?
Молчит. Блондинистое начинает истерически верещать. Медленно закипаю, но сдерживаюсь. Пусть попищит, коли голос прорезался. Не часто такое уж видимо и случается. Он упорно молчит. Поднимаюсь на цыпочки, целую сухие губы и напоследок провожу по щеке темными коготками. На коже проступает кровь. Не видит, не чувствует. Стоит в ступоре… Осел!
Ухожу. Нет, я не хочу его вернуть. На кой мне это слабое бесхребетное существо? Я хочу наказать. За простое человеческое предательство, которое мне чуждо по закону природы. Такое просто не прощают.
Сзади слышу неторопливые шаги, потом оклик. А имя-то не мое, не отзываюсь я на него, так иногда, изредка, дома. Кто-то берет за плечо. Знаю – он. Улыбаюсь. Он. И кусты. Удачно.
Обнимаю за шею, страстно целую, ерошу непослушные волосы. Душу переполняет звериное желание стать собой. Не время, не спешу. Не жилец он. Охота, похоже, будет удачной. Нет, на людей я, вообще-то, не нападаю – невкусные. Но наказать наглеца стоит. Вдалеке стеной стоит рев блондинистой шавки. Да, не реви, таких еще много, есть где разгуляться.
Отступаю на шаг и… становлюсь собой. Он смотрит с ужасом – не ожидал, но страх приковывает намертво к одному месту. Проходит минута, но для нас обоих вечность! Поднимаю острую морду к небу, набираю воздух в грудь и сваливаю жертву на землю. Минута. Удар лапой. По щеке от виска тонкая полоска, сочащая кровь. В его глазах ужас. Почему нет никакого сопротивления? Неужели все так просто? Второй удар. Ужас, только немой ужас. Никакого морального удовольствия. Вдруг сухие губы еле слышно шепчут: «Прости. Отпусти». Третий удар. Становлюсь собой – ухожу.

… С каждым днем понимаю, что не место мне в душном и большом городе. Выход есть, точнее два: или в тихое село, на волю, свободу, природу; или в город побольше, чтобы затеряться там, где тебя абсолютно никто не знает. С каждым днем меняю стиль – меняюсь в глазах тех, кто рядом. Одеваюсь в черное, броский макияж, темные тени, длинные стрелки, яркая помада. Это не траур, не депрессия, а просто вызов обществу. Хочу заставить всех воспринимать меня такой, какая есть. Пока-то не очень получается, но я упрямо иду вперед.
В нагрузку ко всему чуть два раза не попалась. Первый раз во время мелкой стычки с подругами, грозящая перерасти в бурный скандал. Тогда ужасно хотелось стать собой, по телу побежала мелкая дрожь, и, собственно, процесс превращения вошел в активную стадию. Понимала, если это произойдет, никто ничего не поймет, но вот риск быть пойманной и уничтоженной резко возрастал. Сдержалась, молча развернулась и ушла. Душу точила досада, обида и разочарование. Но все же смогла гордо поднять голову и пойти дальше.
Второй раз до глубины «волчьей» души достали парни. Их тупые прямолинейные шутки-высказывания проникли столь глубоко в душу, что в ответ оставалось только зарычать или шарахнуть чем-то тяжелым, да так, чтоб потом неповадно было. Под лакированной поверхностью стола длинные ногти с темным лаком начали удлиняться. Вовремя спохватилась и с диким воплем возмущения выбежала из помещения. Перед глазами проплыла, как кинолента, ситуация в парке. Испуганные глаза, умоляющий шепот и кровь. Все это еще долго мне снилось. Но вот гадина-совесть, как назло молчала, и ничуть не грызла изнутри за эту нелепую месть. Она только молча осуждала и давила писком блондинистой. В такие моменты хотелось сбежать от самой себя. Закрывала голову руками, будто на нее что-то могло свалиться невесть откуда; перед глазами проплывали непонятные картинки, сияя яркими кислотными огнями и зрачки бессознательно расширялись, а глазницы становились волчьими – желтыми. Температура тела поднималась на неопределенное количество градусов; жар и озноб одновременно пронизывали все тело. Ломало, как в пору жуткой неизлечимой лихорадки. Выла, рычала, каталась по полу, страдала от наличия собственной неуправляемой силы и от полной беспомощности. Кора головного мозга воспалялась, и в этот момент самый страшный менингит показался бы обыкновенной простудой, маленьким чихом. В мозгу, в ушах звучало только одно: зачем ты это сделала и что теперь? О, ужас!
В небе светила огромная луна, излучая спокойное свечение. Выхожу на балкон, охватываю плечи руками. По телу неоднократно пробегает озноб, по щекам – соленые слезы.
Зачем мне эта избранность? Что она дала мне хорошего? Почему я это сделала? Почему?
Хочется завыть на луну; хочется… Слезы ужасным ливнем сбегают на легкую спортивную кофту. Я волчица, я избранная… Я могу превращаться в волка тогда, когда сама этого захочу. Но я впервые поняла, что не хочу быть такой! Не хочу!
Тянет в парк. Не в силах совладать с собой, набрасываю легкую ветровку, несмотря на довольно глубокую осень, и сбегаю по лестнице вниз. До ночного, темного, угрюмого парка рукой подать. Становлюсь собой и срываюсь на бег. Прохожие не оборачиваются, не думают о том, что в городе, в этом жестком лабиринте бетона и стекла, может быть волк, максимум дикая собака, сбежавшая от хозяина. Впереди замаячил спасительный островок растительности, именуемый городским парком. Ускоряю бег и вскоре растворяюсь в темной зелени. Осторожно ступаю по хвойному настилу, вдыхаю аромат пряных трав. Глупо быть человеком, он никогда не сможет оценить того, что дает природа: ни обоняния, ни чутья, ни инстинктов. Ритм сердца вдруг резко ускоряется. Оглядываюсь и замираю. Была бы в человеческом обличье – закусила губу. А так просто стою и смотрю.
Да… Это то самое место, место расправы с обидчиком. Еще остался след крови на примятой траве. И опять в голове, как атомная бомба, взрывается крик:
- Почему ты это сделала? Зачем?
Открываю глаза и устало, но упрямо смотрю туда, где лежал он. Зачем я отпустила его?
Да… Я не смогла расквитаться за свои слезы и боль в сердце. Я отпустила его в объятия блондинистой шавки. В ушах эхом отдался шепот, умоляющий, униженный, просящий. Именно эта мольба о пощаде и спасла его низкую и подлую душонку. Я не простила, но отпустила. В его глазах теперь всегда будет ужас – ощущение близкой смерти; и когда мы сталкиваемся на улице, в его крови выделяется немалая доза адреналина, и я это чувствую.
Медленно отхожу от этого места, в глазах тоска, сердце ноет. Не потому, что отпустила… А вот почему – не знаю… Аккуратно иду по аллее. Сзади смелый голос
- Девушка, присоединяйтесь!
Оборачиваюсь. Трое парней пьют пиво. С грустной улыбкой качаю головой и иду дальше. Погони не боюсь – не пойдут они следом. На улице глубокая ночь, в городе начинают гаснуть огни. До дома добираюсь неспеша. Также безразлично падаю на кровать и проваливаюсь в сон.
Снилось детство, но не человеческое – волчье. Мягкая пушистая мать-волчица и такие же волчата, клубочки тепла и шерсти. Поняла, что человеком быть низко, но судьбу не изменишь.

… Кто бы мог подумать, что люди поверят бредовым россказням о том, что я волк. А нет. Поверили. Началась охота, жесткая и беспощадная. И все благодаря тому, кому даровала жизнь, кто видел меня в волчьем обличье.
Прятаться особо не было смысла, да и взять меня в человеческой форме не могли. Как говорится, нет состава преступления. А вот застать меня волчицей – дело не из легких. Я ведь не простой оборотень. А они караулят по ночам с ружьями, кольями и крестами.
А я не зверь, не дьявольское отродье, не посланник нечисти, я избранная… И моя вторая половина всего лишь дополнительная сила, которой еще предстоит воспользоваться, а также научиться управлять. Хотя она и так полностью в моей власти.
Сбегали упорно дни, но жизнь по сути превратилась в ад. Постоянная слежка вынудила быть чрезмерно осторожной. Охотиться нельзя, поэтому ко всему добавился дикий голод, растянувшийся на десятки дней. Человеческая пища не приносила облегчения. Нервная система была на пределе, иной раз вздрагивала от обыкновенного салюта. Всюду чудились охотники за моей шкурой. Близкие и знакомые начали заманивать в церковь… наивные… а если я отказывалась… подозрение нарастало, а вместе с тем росли неопровержимые факты.
Я и до этого не слыла частью какой-либо компании, а после широкой огласки и вовсе превратилась в одиночку-изгоя. Самым смешным было – наблюдать, как от меня шарахались люди, словно от огня.
Я и не собиралась подтверждать чьи-то сплетни о моем зверином происхождении (хотя на самом деле знала, что это чистейшая правда). И чем быстрее все об этом забудут, тем легче мне станет жить. И есть хочется невероятно. Вспомнилось излюбленное желание – мяса… много… хочу…
Сбегали дни. Вроде все утихло, забылось. Пару раз становилась волчицей, но не надолго – боялась. Зачем рисковать жизнью? Но голод достиг своего апогея, и охота становилась неизбежной.
Парк угрюмо молчал и дышал темнотой. Острый нюх уловил запах добычи, крови; ноги автоматически понесли к предполагаемому ее месторасположению; тело заныло в истоме ожидания. В воздухе резануло порохом и ударило по ноздрям. Я метнулась в сторону – прижалась к дереву, обхватив руками плечи. Засада – они ждали меня. Выманили… Удалось… Но сейчас я человек. Хотя… Парк, ночь – не отвертишься.
Резкий свет ударил по глазам – инстинктивно прикрылась рукой. На аллее появилось трое. Парни, с ружьями. Против девушки… В их глазах плясал страх.
- Покажи свое лицо!
- Вы о чем?
- Не отпирайся…
Понимаю, что деваться некуда, а значит – все кончено. Вспоминаю родных – вот кого жалко. Они ведь по сути так и не узнают, что со мной случилось. Эх, лучшее, что было в моей жизни – именно волчья, вторая роль, которую сейчас бесцеремонно отберут.
Парни стоят молча – ждут. Они жаждут правды, они ее получат. Прикидываю пути к отступлению. Единственное спасение – бегство. В ста метрах от аллеи – обрыв, пропасть; с другой стороны – трасса. Как не крути, а гибель неизбежна. Хотя, если с обрыва… можно выжить. Единственный шанс. Один из сотни.
Делаю шаг, встряхиваю сонность и… напротив троих серая волчица. Но никакой агрессии, просто молчаливый, просящий взгляд. Нет! Пощады не будет.
Поворачиваюсь боком к охотникам. Понимаю, что это превращение было последним, жива ли останусь или не повезет. Просто сил вернуться к человеческому облику нет, исчерпались в борьбе за существование на этой земле.
Три могучих прыжка, полет над бездной на фоне полной луны. Легкое замирание сердца, звучный выстрел и полное отсутствие каких-либо чувств. В памяти так и останется силуэт волчицы на фоне огромной луны, как символ жизни и свободы. А попала ли пуля? Пусть это останется тайной…
02.10.06