А ещё независимость - это счастье. От того, что у тебя есть кто-то, к кому ты готова тысячу километров идти пешком…
Автор: Project Jen
Фэндом: Final Fantasy VII
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, AU
Размер: драббл
Дисклеймер:Square Enix
Комментарий: нихрена не бечено. в два часа ночи-то!
Посвящение: N.Ciel
Белое
Чашка несладкого и совсем холодного чая с утра, хлопья с молоком, которое, кажется, прокисло еще вчера, но кроме него больше ничего нет. Пробуждение на пятнадцать минут раньше будильника, который обязательно перебудит пол этажа своей противной трелью. И сколько уже раз соседи просили сменить рингтон, все руки не доходили.
читать дальшеА все почему? Да, потому что, каждый день был как последний, и рано утром просыпаясь, было мало веры в то, что вечер наступит. А если следующему утру не бывать, смысл менять трель звонка на будильнике.
И так изо дня в день. Он стал взрослым. Уже давно. Года четыре как, которые провел как в тумане. Одно и то же утро, изо дня в день. Все та же комната, тот же чай, и те же хлопья с молоком.
Он был осужден. Осужден организацией за побег, за помощь в побеге убийце Лучшего, за убийство наставника, за нанесение увечий более, чем сотне солдат, за смерть трех десятков от его руки. Его приговорили к смертной казни.
Вот только дату не назвали. Сказали ждать и поместили в бетонную коробку, где находились такие же узники режима.
Ничего нового. Ранний подъем, целый день работа, тяжелая, изнуряющая, до состояния, когда кажется, что так бы и остался на коленях, ровно в том месте, где покинули силы. Но откуда-то брался резерв, почему-то вставал, почему-то мог дойти до своих шести квадратных метров, чтобы рухнуть на жесткую проволоку кровати с тонким прохудившимся матрасом и смотреть в потолок, как обычно, не глядя, заведя будильник на половину шестого утра, зная, что снова проснется раньше.
И каждую ночь надеяться, что утром придут и за ним, что закончится такое ожидание. Все закончится.
Прошло четыре года. Люди вокруг него менялись, а он нет, как и его бесконечное ожидание. Следом за отчаянием пришла бессонница. Он больше мог спать, во снах к нему приходили те, кто когда-то был дорог. И то осуждение в их глазах, что плескалось сквозь тьму и года, уничтожало в нем все, что помогало держаться.
Первые два года он еще хотел жить, вторые два начал мечтать о смерти. А палачи все не шли.
Изо дня в день: чай, хлопья и противная трель будильника. Суицид не был для него выходом – это казалось еще более страшным, чем обещанный на суде расстрел. Малодушие только бы отравило добрую память тех, кто ушел раньше него.
Он не был уверен, что его резерва надолго хватит, он не был уверен, что единожды просто в состоянии будет вернуться к своей койке, не был уверен, что его ребра останутся целыми, когда его пинками будут заставлять вставать и идти.
Он знал, чего ему не хватало. МАКО. За все четыре года он не получил ни дозы, что уравняло его с остальными пленниками – так организация предотвратила возможность повторного побега. Он просто перестал быть Солджером Первого Класса. Он и собой быть перестал.
Он видел, во что превратился город, и он не хотел знать, что будет с ним завтра. Наступила новая эра, эра боли, смерти и бездушия. Люди перестали быть людьми. Но так было удобней всем – идеальное общество. Планету замкнули в бетон, металл, сковали цепями, отведя место вот таким узникам режима, как он. Кто еще помнил, как это – жить иной жизнью.
Никогда не верил в богов, а теперь, казалось, готов молиться кому угодно, лишь бы его отпустили, еще не зная, что самая страшная казнь свершалась здесь и сейчас, изо дня в день, на продолжении долгих четырех лет, омытых потом, кровью и воспоминаниями.
Железная дверь с лязгом открылась, он обернулся.
- На выход, - неживой голос, голос, пропущенный сквозь динамик, чтобы невозможно было опознать в пришедшем солдате конкретную личность, чтобы нельзя было договориться. Душа была не в моде. Помощи было ждать неоткуда.
Гулкие шаги по железному полу холодных коридоров заменяли мысли, руки за спиной затекли от тесных жестких браслетов. Полное отчуждение от реальности и полное нежелание принимать неизвестность.
В лицо ударило утреннее солнце. Первое солнце за четыре года. Он смахнул слезу резким движением головы, глаза щипало. Сердце резко зашлось в груди.
Ему не просто так показали солнце.
Четыре длинных года.
Он дожил до этого дня.
Зак улыбнулся.
Черное
Стук судейского молотка вырвал из размышлений.
- Осужден! Приговорен к смертной казни посредством расстрела!
Слова, которые взорвали в голове маленькую атомную бомбу, слова, от которых в глазах в ужасе забилась больная мысль – «Я хочу жить!»
читать дальшеОн беспомощно оглянулся, выхватывая взглядом тех, кто мог бы круто изменить фатальность его приговора. Ноги будто отказали нести, конвоирам даже пришлось сильно толкнуть в спину, от чего он только кубарем покатился по полу, сбивая локти.
Отчаяние и страх захлестнули еще больше в тот момент, когда за спиной захлопнулась массивная железная дверь. Жажда к жизни рвалась из него, выходила с остатками МАКО, в котором он так долго пробыл, вырывалась криком, до боли в легких, до рези в глазах, до сбитых костяшек.
Первая ночь прошла бессонно, в размышлениях, в извечном вопросе: зачем. Если так подумать, все, что он делал – зачем?
Ни Нибельхайм, ни побег того не стоили. Он шел сюда, к Системе с конкретной целью, а поддался слепым эмоциям. И во, что это вылилось? В приговор. В ожидание утра и смертной казни.
Он завыл, кусая пальцы – из самобичевания тоже ничего хорошего не получилось. А время, как назло, текло издевательски медленно.
Когда утром открылась дверь его камеры, он затравленным волчонком смотрел на пришедших конвоиров, не желая даже думать о том, что это его последний путь. Он царапался, он пытался драться, он не хотел даже допустить возможности того, чтобы его нога коснулась пола за порогом камеры.Но силы были неравны.
Коридоры были бесконечно длинными, мысли бесконечно болезненными. «Во всем виноват только ты сам!»
Он не сразу понял, что видит перед собой не серую стену и автоматчиков. Всего лишь кабинет, всего лишь человек в строгом черном костюме и всего лишь единственное предложение. Чтобы не быть смертником, нужно стать палачом.
Он долго слушал о новой системе, которая строилась в еще старом червивом мире. Он долго слушал о том, что эпоха элитных Солджеров прошла. Теперь наступало время новой эры, время тех, кто строит общество, искореняя червя непослушания.
Мысли утекали как вода, а вместо них зарождалась новая вера в новых богов. Культ Сефирота медленно уходил с первых полос, вытесняясь идеологий всеобщего равенства. В мир вступал Культ Страха.
Ему внушили, что в его приговоре виноват не он, а тот, кто смог вживить в подкорку его сознания мысль о том, что нет ничего дороже чести.
Какими же глупыми казались теперь эти постулаты.
Он совсем не думал. Его Бог был уже мертв. А он хотел жить. И если ему быть строителем новой эпохи, то почему он не может стать новым Героем. Одним из тех, кто будет держать планету в ежовых рукавицах.
Он поверил в идеальное общество, замкнув собственную душу на замок, не позволяя ей роптать против каждой пули, пущенной в затылок смертника. В каждом, кого ему приводили, он видел классового врага. Ровно, как его и учили. Среди осужденных не было тех, кого он мог бы жалеть. Они сами выбрали себе такую судьбу.
За четыре года он достиг большего, чем за все время пребывания в корпорации простым кадетом. Теперь он не пытался выслужиться, теперь он был кирпичом в стене Системы, важным звеном.
Ему не нужны были звания, в его незаменимости расписывались кровью те, кто прощался с миром, принимая в себя девять граммов свинца. Он умел стрелять так, чтобы казнь длилась долго; знал, как сделать так, чтобы осужденный не мучился; мог подарить кончину настолько быструю, что обычно стоящий перед ним человек даже не успевал понять, что в него выстрелили.
Он постоянно учился, постоянно рос над собой, со временем сумев заглушить в себе намек на человечность.
Раннее утро было привычным. Легкий завтрак, ознакомление со списком тех, кому сегодня предстоит увидеть солнце.
Что-то ударило по нервам, когда в списке мелькнула знакомая фамилия. «Закари Фэйр». На секунду показалось, что прошлое вернулось, что не было четырех лет. Как же так, человек, которого он винил в собственном приговоре; человек, которому он был благодарен за то, кем он нынче стал, все еще был жив…
Он резко встал, опрокидывая чай на пол, даже не замечая этого, подхватил шлем со встроенным динамиком, чтобы заключенный не мог узнать его по голосу. Он хотел лично увидеть Зака, лично вывести его на свет.
Громкие гулкие шаги по полу коридоров, резкий рывок двери на себя. Зак стоял с чашкой, даже не обернулся. От такого пренебрежения захотелось размазать по стене, стереть парой ударов веру в никому не нужную честь, с которой парень продолжал держаться. Сердце взяло разгон. И не было силы, которая могла это остановить.
Да, он лично пустит пулю ему в лоб.
Клауд поправил шлем, настраивая динамик:
- На выход!
Фэндом: Final Fantasy VII
Рейтинг: PG-13
Жанры: Ангст, AU
Размер: драббл
Дисклеймер:Square Enix
Комментарий: нихрена не бечено. в два часа ночи-то!
Посвящение: N.Ciel
Белое
Чашка несладкого и совсем холодного чая с утра, хлопья с молоком, которое, кажется, прокисло еще вчера, но кроме него больше ничего нет. Пробуждение на пятнадцать минут раньше будильника, который обязательно перебудит пол этажа своей противной трелью. И сколько уже раз соседи просили сменить рингтон, все руки не доходили.
читать дальшеА все почему? Да, потому что, каждый день был как последний, и рано утром просыпаясь, было мало веры в то, что вечер наступит. А если следующему утру не бывать, смысл менять трель звонка на будильнике.
И так изо дня в день. Он стал взрослым. Уже давно. Года четыре как, которые провел как в тумане. Одно и то же утро, изо дня в день. Все та же комната, тот же чай, и те же хлопья с молоком.
Он был осужден. Осужден организацией за побег, за помощь в побеге убийце Лучшего, за убийство наставника, за нанесение увечий более, чем сотне солдат, за смерть трех десятков от его руки. Его приговорили к смертной казни.
Вот только дату не назвали. Сказали ждать и поместили в бетонную коробку, где находились такие же узники режима.
Ничего нового. Ранний подъем, целый день работа, тяжелая, изнуряющая, до состояния, когда кажется, что так бы и остался на коленях, ровно в том месте, где покинули силы. Но откуда-то брался резерв, почему-то вставал, почему-то мог дойти до своих шести квадратных метров, чтобы рухнуть на жесткую проволоку кровати с тонким прохудившимся матрасом и смотреть в потолок, как обычно, не глядя, заведя будильник на половину шестого утра, зная, что снова проснется раньше.
И каждую ночь надеяться, что утром придут и за ним, что закончится такое ожидание. Все закончится.
Прошло четыре года. Люди вокруг него менялись, а он нет, как и его бесконечное ожидание. Следом за отчаянием пришла бессонница. Он больше мог спать, во снах к нему приходили те, кто когда-то был дорог. И то осуждение в их глазах, что плескалось сквозь тьму и года, уничтожало в нем все, что помогало держаться.
Первые два года он еще хотел жить, вторые два начал мечтать о смерти. А палачи все не шли.
Изо дня в день: чай, хлопья и противная трель будильника. Суицид не был для него выходом – это казалось еще более страшным, чем обещанный на суде расстрел. Малодушие только бы отравило добрую память тех, кто ушел раньше него.
Он не был уверен, что его резерва надолго хватит, он не был уверен, что единожды просто в состоянии будет вернуться к своей койке, не был уверен, что его ребра останутся целыми, когда его пинками будут заставлять вставать и идти.
Он знал, чего ему не хватало. МАКО. За все четыре года он не получил ни дозы, что уравняло его с остальными пленниками – так организация предотвратила возможность повторного побега. Он просто перестал быть Солджером Первого Класса. Он и собой быть перестал.
Он видел, во что превратился город, и он не хотел знать, что будет с ним завтра. Наступила новая эра, эра боли, смерти и бездушия. Люди перестали быть людьми. Но так было удобней всем – идеальное общество. Планету замкнули в бетон, металл, сковали цепями, отведя место вот таким узникам режима, как он. Кто еще помнил, как это – жить иной жизнью.
Никогда не верил в богов, а теперь, казалось, готов молиться кому угодно, лишь бы его отпустили, еще не зная, что самая страшная казнь свершалась здесь и сейчас, изо дня в день, на продолжении долгих четырех лет, омытых потом, кровью и воспоминаниями.
Железная дверь с лязгом открылась, он обернулся.
- На выход, - неживой голос, голос, пропущенный сквозь динамик, чтобы невозможно было опознать в пришедшем солдате конкретную личность, чтобы нельзя было договориться. Душа была не в моде. Помощи было ждать неоткуда.
Гулкие шаги по железному полу холодных коридоров заменяли мысли, руки за спиной затекли от тесных жестких браслетов. Полное отчуждение от реальности и полное нежелание принимать неизвестность.
В лицо ударило утреннее солнце. Первое солнце за четыре года. Он смахнул слезу резким движением головы, глаза щипало. Сердце резко зашлось в груди.
Ему не просто так показали солнце.
Четыре длинных года.
Он дожил до этого дня.
Зак улыбнулся.
Черное
Стук судейского молотка вырвал из размышлений.
- Осужден! Приговорен к смертной казни посредством расстрела!
Слова, которые взорвали в голове маленькую атомную бомбу, слова, от которых в глазах в ужасе забилась больная мысль – «Я хочу жить!»
читать дальшеОн беспомощно оглянулся, выхватывая взглядом тех, кто мог бы круто изменить фатальность его приговора. Ноги будто отказали нести, конвоирам даже пришлось сильно толкнуть в спину, от чего он только кубарем покатился по полу, сбивая локти.
Отчаяние и страх захлестнули еще больше в тот момент, когда за спиной захлопнулась массивная железная дверь. Жажда к жизни рвалась из него, выходила с остатками МАКО, в котором он так долго пробыл, вырывалась криком, до боли в легких, до рези в глазах, до сбитых костяшек.
Первая ночь прошла бессонно, в размышлениях, в извечном вопросе: зачем. Если так подумать, все, что он делал – зачем?
Ни Нибельхайм, ни побег того не стоили. Он шел сюда, к Системе с конкретной целью, а поддался слепым эмоциям. И во, что это вылилось? В приговор. В ожидание утра и смертной казни.
Он завыл, кусая пальцы – из самобичевания тоже ничего хорошего не получилось. А время, как назло, текло издевательски медленно.
Когда утром открылась дверь его камеры, он затравленным волчонком смотрел на пришедших конвоиров, не желая даже думать о том, что это его последний путь. Он царапался, он пытался драться, он не хотел даже допустить возможности того, чтобы его нога коснулась пола за порогом камеры.Но силы были неравны.
Коридоры были бесконечно длинными, мысли бесконечно болезненными. «Во всем виноват только ты сам!»
Он не сразу понял, что видит перед собой не серую стену и автоматчиков. Всего лишь кабинет, всего лишь человек в строгом черном костюме и всего лишь единственное предложение. Чтобы не быть смертником, нужно стать палачом.
Он долго слушал о новой системе, которая строилась в еще старом червивом мире. Он долго слушал о том, что эпоха элитных Солджеров прошла. Теперь наступало время новой эры, время тех, кто строит общество, искореняя червя непослушания.
Мысли утекали как вода, а вместо них зарождалась новая вера в новых богов. Культ Сефирота медленно уходил с первых полос, вытесняясь идеологий всеобщего равенства. В мир вступал Культ Страха.
Ему внушили, что в его приговоре виноват не он, а тот, кто смог вживить в подкорку его сознания мысль о том, что нет ничего дороже чести.
Какими же глупыми казались теперь эти постулаты.
Он совсем не думал. Его Бог был уже мертв. А он хотел жить. И если ему быть строителем новой эпохи, то почему он не может стать новым Героем. Одним из тех, кто будет держать планету в ежовых рукавицах.
Он поверил в идеальное общество, замкнув собственную душу на замок, не позволяя ей роптать против каждой пули, пущенной в затылок смертника. В каждом, кого ему приводили, он видел классового врага. Ровно, как его и учили. Среди осужденных не было тех, кого он мог бы жалеть. Они сами выбрали себе такую судьбу.
За четыре года он достиг большего, чем за все время пребывания в корпорации простым кадетом. Теперь он не пытался выслужиться, теперь он был кирпичом в стене Системы, важным звеном.
Ему не нужны были звания, в его незаменимости расписывались кровью те, кто прощался с миром, принимая в себя девять граммов свинца. Он умел стрелять так, чтобы казнь длилась долго; знал, как сделать так, чтобы осужденный не мучился; мог подарить кончину настолько быструю, что обычно стоящий перед ним человек даже не успевал понять, что в него выстрелили.
Он постоянно учился, постоянно рос над собой, со временем сумев заглушить в себе намек на человечность.
Раннее утро было привычным. Легкий завтрак, ознакомление со списком тех, кому сегодня предстоит увидеть солнце.
Что-то ударило по нервам, когда в списке мелькнула знакомая фамилия. «Закари Фэйр». На секунду показалось, что прошлое вернулось, что не было четырех лет. Как же так, человек, которого он винил в собственном приговоре; человек, которому он был благодарен за то, кем он нынче стал, все еще был жив…
Он резко встал, опрокидывая чай на пол, даже не замечая этого, подхватил шлем со встроенным динамиком, чтобы заключенный не мог узнать его по голосу. Он хотел лично увидеть Зака, лично вывести его на свет.
Громкие гулкие шаги по полу коридоров, резкий рывок двери на себя. Зак стоял с чашкой, даже не обернулся. От такого пренебрежения захотелось размазать по стене, стереть парой ударов веру в никому не нужную честь, с которой парень продолжал держаться. Сердце взяло разгон. И не было силы, которая могла это остановить.
Да, он лично пустит пулю ему в лоб.
Клауд поправил шлем, настраивая динамик:
- На выход!
@музыка: Арда – Холод
@темы: Crisis Core, точно знаю - сердце слева
-
-
30.04.2013 в 02:46трек подобран шикарно. особенно строка "на твоей ладони сотню лиц" . прошибло насквозь.
спасибо. огромное.
отдельное за Белое.. ты знаешь почему )